- Думаю не стоит что-то мудрить, оставим Томоя. Дети по-любому будут тебя называть настоящим именем. Они не в курсе и говорить им не стоит, - Исаму говорит по-японски очень тихо и быстро, чтобы понятно было только одному человеку, шагающей рядом. - В монастыре знают английский только Такеши и ещё какой-то послушник, но очень плохо. Буквально "привет-как дела". Остальные не будут их понимать, но имя могут разобрать, лучше выбрать похожее и сказать что либо те не поняли, либо дети путают. Это если вопросы будут, а то может и не будет. Буддисты, знаешь, не самый любопытный народ.
А далее проявляется жук! Проделки детей, не иначе. Что-то подсказывает что Джона, потому что девочки боятся насекомых. Хотя, он правда ещё очень мало о них знает. Ну что же, вот в монастыре есть возможность им познакомиться всем вместе. Да, и Томоё в том числе.
Как бы японка не обособляла себя от Джона и Джуни, мол, они где-то там, а я где-то тут, Исаму очень хочется, чтобы они нашли способ ладить все вместе, то есть как одна большая семья. Зачем он вообще решился на усыновление? Да, причины и полная история была перечислена выше. Правда Томоё Камики там не упоминалась, но была важным элементом.
Дело в том, что Томо уже давно и много раз вела себя так странно, при этом без возможности объяснить свои поступки. Своими горячими решениями, она делала больно и себе, и Исаму. Не один раз. Он пытался подготовиться как-то и всё это дело смягчить. Например, Мальдивы. Там он чётко сказал что если она не хочет серьёзных отношений, то может уйти и даже лучше уйти до того как они действительно станут парой. Дал возможность подумать и не давил. Она осталась, когда Хаттори решил что всё, ура, они теперь они пара и все дела (говоря по-простому), она просто исчезла. Вот поэтому японец так убивался. Это был двойной удар. И после этого, конечно, он перестал ей доверять. Да, они поговорили, да вроде как всё выяснили, но поступок на Мальдивах показал что исчезновение девушки может быть внезапным. В любое время, независимого от сказанного и решённого раннее.
И, причём же тут дети? Да, при том, что в прошлый раз Исаму был готов умереть. Поэтому, сейчас он полагает что если чисто гипотетически, Томо вдруг снова его бросит (страх этот сидит до сих пор и без шансов исчезнуть) он по-крайней мере, сможет уговорить себя остаться на этом свете.
- Это дети, - Исаму занят подбором продуктов, поэтому не обращает внимание на жука. - Было бы странно если бы чего-то подобного не было. И пожалуйста…
Несмотря на то что они говорят по-японски, которого дети не знают, он всё равно останавливается когда Джон подбегает забрать своего питомца. Потому что не хочет подобное произносить когда они рядом.
- … Ты-то хоть не веди себя как маленькая избалованная девочка. Я думал мы вместе будем о них заботится и так найдём новый способ наладить отношения, - он не хотел этого говорить. Вырвалось! Но правда, после того как Камики так с ним поступила на Мальдивах, он до сих пор не может её простить. То есть, он понимает всё, но обида и страх всё равно сидят где-то внутри.
"Но раз уж сказал… Редко, конечно, позволяю себе подобное, наверное только с ней", - Исаму многозначительно смотрит на девушку. - "Она понимает что я обычно легко контролирую любые свои эмоции, но только, не когда это касается её?"
Раздаётся крик Джона, который и даёт понять весь ужас происходящего.
- Отец года! - говорит он о себе и быстро вручает список девушке. - Собери, пожалуйста, всё по списку… Джон! - подбегает к мальчику. - Запомни, и… Ты Джуни запомни, - спокойно говорит он. - Мы в магазинах не распечатываем покупки до оплаты. Сначала за них надо заплатить. Я совсем забыл что ваш японский ещё никакой, простите. Пойдёмте, я помогу вам с выбором.
Последующие сорок минут проходят выбирая сладости и вкусности для детей и продуктов по списку. Потом Исаму всё это дело оплачивает и они едут в монастырь. Дорога хоть и извилистая, но она специальной машине они быстро преодолевают расстояние и ещё через полчаса оказываются у ворот. Пассажиры могли заметить в темнеющих пейзажах за окном смену весны, на зиму, точнее, весну с зимой - под деревьями ещё можно увидеть снег и чем гуще крона, тем его больше.
У ворот их ждёт послушник, он открывает их и машина въезжает внутрь. После чего зовёт других монахов помочь разгрузить пакеты.
- Там в красных пакетах для детей. Ито-сан вам должен был всё рассказать, - Исаму намекает на особое питание для маленьких Хаттори.
- Да-да, всё так. Идите на кухню, вас там на кормят, мы ужа все давно поели, но для вас всех оставили порции! Маленьким гостям придётся поесть сегодня со всеми, а с завтрака будут питаться иначе.
Быстро представив им детей и Томо, как своего племянника, за которым просили присмотреть, он берёт Джуни и Джона за руку, а девушку кивком головы зовёт просто подняться с ним вверх по восьмидесяти трём ступенькам вверх. Ну, чуть меньше, потому что кухня где-то на семидесятой.
- Так, это монастырь, - рассказывает он это всем, но больше детям, потому что Томо должна понимать особенности места и даже больше, он надеется что в глубине души она что-то и от себя добавит. - Тут много правил и запретов. Например, распорядок дня, особая еда и запрет на прикосновения. Но, Джон и Джуни, специально для вас они не действуют. Вы можете ложиться спать и вставать как захотите, не обязательно со всеми, прошу вас только не трогать монахов…. Вообще и никогда. Это те что лысые и в необычной одежде. Для них очень важен этот момент с прикосновениями, постарайтесь понять. И не подходите, пожалуйста, к этим дымящимся отверстиям в земле, - кивает в сторону решёток, откуда идёт пар из горячих источников. - Тем более ничего не роняйте в эту воду и не суйте туда руки, ладно? Кормить вас тоже будут по-особенному. Тебе, Томо, к сожалению, придётся следовать всем запретам, - говорит он, взглянув на девушку.
Молчит несколько секунд. Во-первых, надо отдышаться, потому что подниматься по ступенькам и говорить непросто. Во-вторых, подумать что ещё не забыл. Он вспоминает что не сказал про поведение в храмовой зоне, но решает сейчас об этом не говорить. На утро. Тем более, они почти доходят до кухни и оказываются в числе последних, зашедших поесть. В последний момент он вспоминает вопрос дочери, на который он так и не ответил.
- Джу, ты спрашивала про грамматику что-то. Я познакомлю тебя с Ито-саном, если ты захочешь, он может с тобой позаниматься японским пока мы тут, - добавляет он, поворачивая в нужном направлении к маленьком каменному домику с большим окном и навесом рядом.

Подпись автора

Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем. © Ницше Отвечаю на вопросы | Моя визитка

На кухне толпится много людей: послушники раскладывают по полкам то, что привёз Исаму. И среди них японец замечает Кинга. Тот факт что паренёк уже помогает по хозяйству и не отлынивает от работы - хороший знак. Ну, так считает Хаттори.
- Дети, а вот это Мортимер, помните, я вас с ним знакомил? Он мой ученик, если помните, - он и правду знакомил и представил Морти как ученика, которого обучает боевым искусствам и также назвал его стажёром на работе папы Джона и Джуни. Правда, что это за работа он не торопился и не торопиться вдаваться в подробности. Как и попросил Кинга не распространяться о ЮНИТИ, в крайнем случае использовать для прикрытия крупный интернет-магазин гаджетов "Мастерская Санты". Они и вправду продают некоторые безобидные гаджеты в магазине… Но ладно, это история для самых любопытных. Приёмные дети Исаму этого не знают.
- Морти! - окликнул мужчина ученика. - Привет! Как ты?
"Кинг хотя бы пытается нормально общаться и помогать другим, а не сидит взаперти со своими роботами, - хотя что-то подсказывает что это происходит потому что этих самых роботов просто нет рядом. - Да и ладно! Главное что он помогает, не всё потеряно! Очень надеюсь что поймёт - есть и другая жизнь, вне лаборатории…"
С улыбкой и гордостью глядя на подростка, он подходит к столу.
- Осталось что-нибудь на ужин? - обращается по-японски к тому, на ком повязан фартук, а значит повар.
- Да-да, сейчас! - послушник включает плиту. - Рис с овощами. Только подогрею.
Он наклоняется за сковородкой и в этот момент происходит взрыв - перегретая спираль в электроплите (монахи пользовались устаревшей плитой со спиралями) вызывает короткое замыкание. От искр и брызг расплавленного металла загорается бутылка масла, стоящая рядом и другая мебель вокруг.
- Потушить! Пожар! - начинают суетиться монахи. Исаму бежит в другой конец кухни к детям, чтобы выбраться наружу, но бутылка с горящим маслом оказывается в раковине (кто-то бросил) и заливается водой. После этого огонь перебрасывается резко на окно и дверь.
- Идиот, кто же заливает масло водой! - кричит Хаттори. - Дети! На пол быстро! В тот угол!
Он указывает на самый дальний от источника возгорания угол. Сам оглядывает помещение: четверо монахов, двое детей, один подросток и он сам заперты в небольшом помещении из камня.
"Камень - это хорошо, меньше гореть", - думает Исаму, пытаясь здраво оценить происходящее. - "Но окно горит, и дверь. Мы тут скорее все умрём от дыма, чем от огня".
- Замотайте лица тряпками! - громко приказывает Хаттори на двух языках, натягивая ворот свитера на нос. После чего начинает на японском кричать имя девушки, точнее парня, в общем, который\-ая отстала ненамного и оказалась снаружи, когда начался пожар. - Томо! То… Кхе-кхе! Надо потушить пожар!
Четверо монахов бросают тщетные попытки потушить уже порядком разгоревшийся огонь и перебираются подальше от огня.
Оглядывая в ужасе положение, в котором они оказались, он находит сначала Мортимера, а потом взгляд падает на деревянный потолок.
- Крышу! Кхе! Кхе! Надо разобрать крышу! - это также звучит на двух языках (а послушник с фартуком даже показывает на доску, которую можно сломать из-за изъяна) вот только одна сложность: кроме кухонных столов, которые близко к огню, пары ящиков и одной бочки - на кухне больше нет поверхностей, на которые можно забраться чтобы достать до потолка. Да и дым стремительно собирается сверху, так что медлить нельзя.

Подпись автора

Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем. © Ницше Отвечаю на вопросы | Моя визитка

То, что жук принадлежал кому-то из детей, Томоё не сомневалась. Уж вряд ли в отеле допустили бы появление подобных соседей. Ну, а реакция мальчика расставила всё на свои места. И с одной стороны это было забавно, отчего она улыбнулась, когда жук благополучно вернулся к хозяину, а с другой осталось неприятное послевкусие. Ведь получалось, что спустя столько времени её до сих пор не принимали и пытались задеть.
— Осторожнее..., — лишь успела сказать Томоё на японском, как жук попал в маленький кулак и был унесен прочь, а после, уже посмотрев на Исаму добавила. — Хорошо, пусть будет так.
Но детские шалости, оказались ничтожными на фоне того, что дальше выдал молодой отец. Наладить отношения? Это прозвучало так, как если бы в дождливый день он перед ней закрыл дверь, как если бы предложил просто остаться друзьями, как... в общем, это было достаточно неприятно и даже больно. А ещё освежило мысли, что в этой семье её место уже заняли. Она лишь гость, который изрядно засиделся. И на этом фоне идея остаться в монастыре больше не казалась такой абсурдной. Жаль только что он был мужским.
Томоё никак не среагировала на выходку Джона. Даже не посмотрела в его сторону после получения списка. Постояла ещё несколько секунд, как вкопанная, а потом словно лунатик, пошла собирать продукты. Конечно, в какой-то момент она попыталась себя успокоить и заверить, что всё хорошо и впереди её ждало светлое и счастливое будущее, но... не поверила. Не после таких слов. Однако пока решила не ломать дров и сделать вид, что ничего не случилось. Ну, насколько это было возможно. Посмотреть, как будет дальше и насколько её хватит. Хотя по правде и выбора особого то не имела.
Оставшуюся дорогу Томоё больше не говорила, уткнулась лбом в окно и просто смотрела на еле различимую в темноте природу. Временами делала вид, что спала или пыталась поспать. На большее её настроения не хватало. И хорошо, что никто не стал дёргать, а то и сказать могла чего лишнего. И нет, ничего плохого, скорее просто сдала бы своё замешательство и обиду.
В монастыре она продолжила молчать и стараться не привлекать к себе внимание. Вся эта неприятная ситуация выбила из колеи и заметно поубавила уверенности. Из-за чего появился страх, что её сразу раскроют, стоило только что-нибудь сказать или как-то проявить эмоции. Потому спрятала лицо за волосами, уставившись себе под ноги, кепку всё-таки пришлось снять, а руки в карманах. А когда Исаму к ней обратился, лишь кивнула. То, что придётся жить в весьма строгих условиях, знала с самого начала, но представляла себе это как-то не очень. Отчего решила разбирать проблемы уже на месте по мере поступления.
На кухню Томоё не пошла, осталась одна на улице. Постоять, отдышаться, посмотреть на звёзды, подумать, как докатилась до жизни такой и что делать дальше. А главное как быть, если её раскроют! Особенно если к этому моменту все уедут. Хотя разъедаемая чувством, что это последние дни, когда видит Исаму, то было плевать. Вот вообще. Просто уйдёт и попробует начать жизнь сначала, надеясь, что больше её не станут искать.
Крик Исаму она услышала, когда решила покрутиться на месте, смотря в небо. Захотелось немного отвлечься от мрачных мыслей. И то, что это было серьёзно, сообразила не сразу. Подумала, что просто позвал. Потому спокойно пошла к входу, но подойдя ближе, насторожиться, заставило неестественное освещение в плывущем по стене окне.
Томоё живо подбежала к двери и схватилась за ручку. Вот только вместо того, чтобы войти вскрикнула и отдёрнула обожжённую руку. В этот же момент заметила, что через щели уже сочился дым.
— Вот чёрт..., — вырвалось у неё, понимая, что дела были крайне плохи и при этом, не особо представляя, что следовало делать. Хотя нет, представляла, надо было позвать на помощь, поскольку в одиночку вряд ли смогла бы что-то сделать. — Я сейчас!
И на этом она со всех ног кинулась вылавливать монахов и сообщать им о пожаре. Где-то за минуту выловила четверых, но на этом останавливаться не стала.

Не сказать что идея разобрать крышу кажется спасением. Скорее уж временное решение, потому что в этом случае дым найдет выход через отверстие наверху, по тянется кверху, образуя прослойку воздуха с меньшим содержанием дыма. Ведь горячий воздух скапливается, в первую очередь, наверху. Физика. Но это может помочь им всем не задохнуться пока не появится способ выбраться.
Больше всего он опасается, конечно же, за детей. И не потому что любит их больше, а просто по мнению Исаму дети меньше приспособлены к подобным ситуациям, они физически слабее, у них организм слабее и, конечно, ни о каком самообладании речи быть не может. Вот Мортимер...
Кстати, о Мортимере. Тот поступает как герой. Настоящий герой. Во-первых, ему не надо объяснять зачем разбирать крышу надо. Во-вторых, он вызывается сам разобрать её.
"В самом деле? Это тот мальчик-мажор, который даже по восьмидесяти ступенькам вверх подняться не может?!" - так Исаму будет думать позже. Сейчас же мысли о том как выжить.
Монахи понимают Морти без перевода. И когда подросток оказывается на плечах Синоби они бросаются к неохваченному огнём столу чтобы достать оттуда лопатку для торта из металла, деревянный шпатель для жарки и большой нож в форме топорика для шинковки овощей. Нож - самое то. К тому же потом дают и полковник. Так у паренька в руках уже два инструмента.
Дыша через воротник Исаму стоит с закрытыми глазами, потому что на высоте человеческого роста дым уже слишком едкий. Он слышит как горит окно, дверь и мебель, слышит приглушенные и очень отдаленные крики за пределами дома.
"Кажется кричит Томо?"
Он также слышит как хнычут дети. И вот тут сложно сказать кто из них, но Хаттори почти уверен что оба. Пожар - страшное дело.  И также слышит что оба монахи, лежащие на полу рядом с Джоном и Джуни что-то там им говорят по-японски. Пытаются успокоить. А один вдруг прерывается и начинает молиться в полголоса.
Последнее что слышит Исаму прежде чем опуститься на колени вместе с Морти на плечах - очень сильный кашель.
"Все! Хватит!"
Сколько бы Морти не сделал, Исаму понимает что дальше уже нельзя находиться даже стоя. Он ложиться на пол и открывает глаза. То ли он надышался, то ли трюк сработал. Но внизу действительно дышать легче.
- Все будет хорошо! - бодро говорит он всем лежащим рядом, пытаясь придать голосу как можно больше бодрости и лёгкости.
Удивительно как отцы отличаются от детей! Джуни плачет по потерянному единорогу, блокноту и сгоревшим наклейкам, а Исаму только и думает о том чтобы выжить. Еда? Продукты? Вещи - да, ерунда это всё! Здоровье и жизнь - вот что главное!
Весьма скоро раздаётся шипение. Сквозь огонь в двери начинает валить пена и как только образуется проход Исаму командует на двух языках идти на выход. Монахи же с огнетушителями и масками на лицах в виде кусков монашеской рясы на лице начинают тушить мебель, окно, потолок, остальные тушат водой из источников. Даже Исаму, оказавшись снаружи и несмотря на головокружение бросается к ведрам с водой.
- Присмотри за детьми! Отойдите подальше! - командует он Кингу.
Итак, общими усилиями огонь начинает сдавать позиции.

Подпись автора

Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем. © Ницше Отвечаю на вопросы | Моя визитка

- Джуни! Всё будет хорошо, Джуни, слышишь! – из дурной кудрявой головы напрочь вылетели все проказы, ушло всё на свете, осталась только плачущая сестрёнка, маленькая, и что с того что старшая, беззащитная, почти что родная. Джон уже не помнил ни про героизм жука Генри, ни про вкус кошачьего корма в странном японском магазине, позабыл подозрительную тётю Томоё, длиннющую лестницу… да даже весь этот удивительный монастырь с монахами в смешных одеждах был ему теперь неведом. Его сестра плакала, дрожала, всхлипывала, держалась за руку начинающего героя крепко-крепко. Джон обнимал её, гладил по спине и волосам, прижимал к себе поближе и тщетно старался утешить, сиплым голосом невнятно и неубедительно роняя простые, но очень искренние слова. Ему бы сейчас встать, помочь взрослым, потушить весь этот огонь своими удивительными геройскими силами, но… он не умел. Но глаза его щипало от дыма, лёгкие стали какими-то негеройски маленькими, всё расплывалось, он кашлял, а в груди так больно… и почему пахнет так резко?! Откуда эта ужасная вонь?! Она режет, режет по его носу, царапает слизистые, будто вот-вот кровь пойдёт из ноздрей. Пахнет, пахнет, пахнет! Больно везде, куда забирается этот тяжёлый и плотный дым. У него, что, острая щетина, у этого дыма? Какая вообще может быть щетина у облака… Он что, бредить начал? Джон, прекращай! Не бойся! Но за сестру ещё страшнее. Ещё больнее, чем щиплет от горечи.

Её заметки! Её единорог! Подталкивая, вытаскивая, выдворяя ослабшую сестру и себя заодно из этого ужасного места, Джон различил в руинах некогда кухни всего часом ранее яркую и пушистую обивку, сначала преобразившуюся от огня, а затем утонувшую в пене. Флаффи. Даже его не спас. Никого не спас, да что он за герой такой, в конце концов?

На свежем воздухе дышать стало проще, но далеко, вообще, совсем-совсем не сразу.  Даже зрение восстановилось быстрее, чем к телу вернулись привычные бодрость и энергия. Хотя бы их часть. Ни на мгновение не отпуская сестру, пускай даже бежать в обнимку с ней было не очень удобно, Джон цеплялся за неё не менее крепко, чем Джуни до сих пор держала его ладонь. – Джуни, всё позади. – говорил бойко, что звучит не слишком убедительно. Сиплый голос и лёгкий тремор выдавали мальчишку с головой. Но нет. Он смелый и сильный мальчик. Он не боится. – Джуни, цела? Посмотри на меня, ну! – отряхивает некогда ярко-желтые – как сама Джуни, такое солнышко – юбку и свитер сестры, по-свойски, резво и не очень эффективно. Коленки его дрожат, сердце никак не застучит нормально, а по горлу бегает дрожь от пережитого страха. Но за сестру боязно больше. А за спиной этот новый старший что-то говорит, как там его звали?.. - Пить хочешь, Джуни? – мальчик зачем-то прикладывает ладонь ко лбу сестрёнки – ах если б он ещё умел так измерять температуру, - а затем резко и нагло поворачивается на совершенно незнакомого взрослого… или полувзрослого? Ну в общем того самого вроде-как-ученика папы. – Принесите воды! – даже не просит, командует. Теперь, когда реальная опасность миновала, он начал вспоминать, что, вообще-то начал разрабатывать геройский командный тон. Не с подвигов начнёт, так с поведения в остальном. Вот же она, бедная девочка, пить хочет (наверное), натерпелась вся, наплакалась. Водички ей! А лучше колы! Или сока! И туда же конфетку!.. Она заслужила, да, точно… И единорога… Единорога…

Флаффи-Таффи это не просто плюшевый единорог. Посмотри взрослым взглядом - увидишь и производственный брак в виде неправильно пришитого уха, и то, что он весь заигранный и грязный, блёстки местами облезли. Такому дорога в коробку и на верхнюю полку кладовки, а потом в мусор при первой генеральной уборке. А если посмотреть детским взглядом? Кто это - Таффи? Это друг. Это самая-самая первая игрушка, подаренная папой. Настоящим! Он провожал девочку в тревожную новую жизнь. Было страшно - Флаффи рядом, и становилось легче. Весело - а с пушистой розовой игрушкой ещё лучше. Он мужественно вынес стирку после падения в дождевую лужу. Поддерживал Джуни, когда она первый раз в жизни простудилась и лежала с температурой. Его больше нет? Кого теперь обнимать перед сном? Одного из жуков Джона?!
- Папааа, - девочка через силу перестала плакать, - А где мой единорожик?
Они вместе прошли все прививки, даже стоматолога! Вместе в аэропорт, вместе в кино, вместе в школу (тайком, в рюкзаке!). Обгоревшая чёрно-серая кучка с горьким дымным запахом - вот кто теперь Флаффи-Таффи. Только не врите, что убежал. Дайте попрощаться. Только не говорите, что купите нового, такого же. Таким же даже самый дорогой новичок не будет. С каждым днём теряющий блёстки единорог переставал быть плюшевой игрушкой и становился ангелом-хранителем. Родное и маленькое нечто, которое хотелось всю жизнь обнимать и тискать. С нелепым именем. Для взрослых нелепым, и самым лучшим для Джуни. Уж он-то точно видел в ней принцессу, а не прикидывался, как все остальные!
- Там всё потушили? Можно я его поищу? Оставила на столе, я на минутку!
Да что б они ни ответили! Джун не стала дожидаться разрешения. Глаза щиплет от дыма. И не от дыма тоже! Где Флаффи? Он был тут, вот тут был, сидел, смотрел в окно глазками-блестяшками. Вокруг всё такое чёрное. Единорожик, ты спрятался?
- Флаффи! Джооон, помоги мне его найти! Братик, пожалуйста, он был где-то тут.

Попросив у вот этого самого старшего воды, Джон почти осознанно хотел ещё и от него избавиться, в чём очень даже преуспел. Не то чтобы мальчик испытывал к Мортимеру (кажется, так?) какую-то там неприязнь, скорее напротив (с молодыми договориться было проще, чем со стариками), но не здесь и не сейчас же. Не видно что ли? Джуни плохо! А когда плохо Джуни, пусть весь мир подождёт! И всякие там надзиратели вообще не помогают.

Когда папиного кажется-ученика временно перестало быть на спиной, Джон схватился за плечи плачущей сестрёнки, силясь посмотреть в её красные от слёз глаза и наконец расспросить без свидетелей. – Это из-за единорога, да? – отчаянно, доверительно, быстро, рвано и понял, что вот это сейчас он зря. Какие там конфеты, какая вода? Ну поблагодарит мальчишка за них нового провожатого, ну предложит сестре… а сам-то понимает: её тоски конфетами не унять! А потом сестра попросилась его поискать, единорога. И Джону не нужно было даже просьбы отправиться с ней вместе, хотя вот это жалобное «Джон», «братик» и мотивировало хоть в лепёшку расшибиться ради самого родного существа на свете. И сейчас он расшибётся. Из-под земли единорога вытащит!

Мортимер вернулся, стоял рядом, был тут главным, но Джон плевать хотел на это. Взял бедную девочку за руку, потянул за собой и опрометчиво ринулся прямо туда, где ещё немногим ранее полыхало пламя. Снова тащил сестрёнку следом, и хоть бы хны, петлял между пожарными, монахами, обломками всякого горелого и вообще положил большой болт на всякие там шипения: «тебе здесь нечего делать, уходи на улицу». Джон куда быстрее и проворнее! А ещё у него есть миссия! Однако делал это он недолго: его таки выволокли. Какой-то огромный бугай-пожарный, конечно, тоже герой, коллега, но, знаете ли, коллеги друг другу не мешают! И если Джон решил спасать единорога сестры, он пойдёт его спасать. Ну, или его труп… Вот он сначала должен знать наверняка, что там труп!

- А ну отпустите! – вопил на английском, и хоть бы что, плевать, что это взрослый, что пожарный, что, скорее всего, говорит на японском. – Отпустите сейчас же! – Джон пытался отпихать вот это ненужное тело от себя, от сестрёнки, но всё было тщетно. А потом папа… папа его обнял. И Джон, вроде как, был очень рад и растроган, и обнял папу в ответ, тоже всхлипнул, но всё же отстранился первым. – Единорог! Надо найти единорога Джуни! – грозно, серьёзно, с огнём в глазах. Только что ногой не топнул.

Исаму не противиться и выпускает всех троих из объятий, стоит только почувствовать первые попытки отстраниться. Всё же, одна из основных черт характера Хаттори - давать людям личное пространство, как в физическом, так и в психологическом плане. Именно эта черта и стратегия поведения летом 2016 на Мальдивах привела к большому недопониманию между Исаму Хаттори и Томоё Камики. Он давал ей время и возможность самой прийти в себя и если нужно обратиться за помощью. А она думала что Исаму её разлюбил, разочаровался в ней, во всю крутит роман с Мальтой и готов отправить Камики домой вот прямо на лодке, за полгода гляди и доплывёт до берегов Японии.
"Может быть, если бы недопонимания не было, то…" - не раз думал Исаму, но таки принял решение остаться при своём и не изменил себе.
- Я очень рад что все живы, а Флаффи, к сожалению его не спасти, - говорит Хаттори, видя как Кинг неслышно удаляется.
Он кивает подростку на прощание, надеясь что тот заметит его прощальный жест, хотя может и нет, в такой-то суматохе: пожарные ещё занимаются сгоревшей кухней, то тут, то там бегают послушники с вёдрами, кто-то стоит в стороне, перебирая чётки.
"Надо их увести отсюда", - решает Исаму, поднимаясь с колен.
- Пойдёмте отсюда, - предлагает он, придерживая детей за плечи. На всякий случай, чтобы не убежали в огонь снова. - Флаффи погиб, зато мы нет, благодаря ему. Я скажу пожарным чтобы достали то, что от него осталось и мы похороним его на монастырском кладбище как героя.
Он окликает стоящего в стороне молодого монаха с чётками, узнавая в нём одного из тех, кто был заперт с ними на кухне. Быстро объясняя тому ситуацию, он просит его об услуги: заняться поиском остатков от единорога и собрать его сгоревший прах в урну. Тот не отказывает.
- Я ему сказал, он соберёт прах Флаффи в урну. Нам надо помыться и переодеться в белое, - говорит обращаясь уже к детям.

Подпись автора

Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем. © Ницше Отвечаю на вопросы | Моя визитка