lucy boynton

Имя персонажа: Иви
Кем приходится: спаситель, притягиватель неприятностей, принципиальная леди без тормозов с тягой знаний

Описание персонажа
Смотрели "Мумию"? Вот значит представляете себе Ив, которую я ищу.

Я специально не буду описывать вам её историю, чтобы персонаж был ваш. Только ключевые точки и что мне важно видеть в Ив: целеустремленность, знания уровня Гермионы из Гарри Поттера, отсуствие страха за собственную жизнь (и это будет проблемой для меня, но почти не станет проблемой для вас, конечно, без перегибов), умопомрачительные идеи, из которых мы будем вытаскивать наши задницы. Это не супер сильная девочка, которая на ходу избу в коня засунет, она сильная иначе. Она может уметь стрелять, даже драться, но без перегибов. Давайте у меня будет хоть одно преимущество на вашем фоне.

Ив явно не бедная, однако не достает по репутации до своих родственников. То есть, условно, мама и папа у нее известные и уважаемые, а в Ив верят мало и относятся к её увлечениям исключительно с позиции уважения к родителям. Или дяде. Или еще кому, можете придумать сами.

И хотелось бы немного легкости в персонаже, мир и без того сложный. Мне будет сложно играть с Ив, у которой в прошлом есть любое насилие, которое влияет на нее, толпа бывших и бывших не очень. Из профессий жду исследовательницу, ученую, приключенку. Без криминала или связи с ним.

От себя могу преложить шутки за 300. Обмен так себе, но я вообще очень старательный.

За внешку буду биться.

Планы на игру, амбиции: будем играть в приключения, бесить друг друга, а потом я увезу тебя в закат.

Пример поста

— Мы ведь еще увидимся? — блондинка обнимает Гарри сзади. Его кожи и легких касается удушливый запах дешевых духов, которые она уже успела нанести на себя с самого утра.

Блять.

Вместо ответа Гарри слегка поворачивает на нее голову. Блондинка многого и не ждала, а потому довольно хмыкает, отдаляясь. Дурочка не понимает, что они видятся последний раз, не настолько она была хороша, чтобы прощать ей этот блядский запах, который выводить из пропахшей синтетическими сигаретами квартиры дольше, чем воспоминание о ней самой.

— Мне пора, я напишу, — с пошлым стуком каблуков она, наконец, уходит. Сколько же он вчера выпил, что привел её к себе домой, а не в дешевый мотель под окнами?

С этой проблемой он разберется позже.

Гарри встает с постели и тащится на кухню. Спальня и кухня в его квартире это одно помещение, разделенное длинной барной стойкой, в которой от бара только название. По пути он набрасывает на себя штаны и футболку, висящие на стуле, и морщится от каждого движения.

Голова раскалывается от количества выпитого и отвратительного запаха какой-то сладкой дряни, которую так любят дешевые женщины. Какого черта она вообще решила воспользоваться духами в его квартире?

Ах да, метит территорию.

Вода вырывается из крана не сразу. Сначала резкий поток воздуха срывает пару капель и громкое “блять!” у Гарри, а после с шипением появляется грязноватая жидкость. На чистую в третьем рассчитывать особо и не приходится. Она есть и уже хорошо.

Пинк умывает лицо, полощет рот, рукой нашаривает таблетки от головной боли. Удобно, когда вокруг тебя тот самый хаос, система которого понятна только тебе.

Токен загорается новым сообщением и совсем не от той блондинки.
“Есть новая точка”, — всё, что в нем говорится.

Пинк хмыкает, но в ответ соглашается её занять. Место во втором, пафосное по его по меркам, такое освобождается не просто так. Но Гарри плевать, что случилось с предыдущим барыгой на том месте, он приплатил хорошие деньги за информацию о новых местах сбыта наркоты и не планирует пускать деньги на ветер.

Если бы отец узнал, что занимается его сын, он бы использовал весь запас своего мата, чтобы выразить свое недовольство. Но вот же Гарри “повезло”, что отца уже нет в живых.

— Ларри, это Гарри, — хмыкает Том, представляя Гарри тому, у кого фактически придётся “арендовать” место у клуба, где частенько можно заметить праймов. — Гарри Пинк, я тебе о нём рассказывал.

— Пинк? — брови толстяка, сидящего напротив, ползут вверх. Гарри с трудом держит фокус на этом жирном неаккуратном лице, которое годится разве что для вылизывания лоханей в подворотнях дешевых вьетнамских ресторанчиков. Он даже думает о том, что вести с ним дела будет очень сложно, настолько, что лучше отказаться прямо сейчас, пусть это и грозит потерей прибыльного места.

— Да, — кивает Гарри.
— Не думал, что пойдешь по стопам своего старика. Тот, вроде, не сильно жаловал наше ремесло, — раздается скрипучий смех, прерываемый кашлем. — Прошу прощения, новое тело получу только на следующей неделе, это временный пункт.

Ларри бьет по жиру, из которого состоит чуть более чем полностью, продолжая смеяться. Том вторит смехом в ответ, и лишь Гарри не проявляет должного веселья. Что ж, смена оболочки звучит уже не так противно.

Гарри никогда особенно брезгливостью не отличался, в конце концов, он живёт в третьем, но эта оболочка Ларри вызывала едва сдерживаемый рвотный рефлекс. Где вообще нашли это тело? Оно как будто выражает в себе самую суть задворок третьего.

— Так что за точка? — спрашивает Гарри, пропуская реплику про отца. Вряд ли бы он показался ему на глаза, будь последний жив.

Торговля наркотой семейным ремеслом не была, скорее чем-то вынужденным, приносящим вместе с деньгами не этот романтичный привкус опасности, который откуда-то берется в головах подростков, а боль, унижения и разочарование. При всех своих недостатках, Дэнни Пинк такой судьбы своему ребенку никогда не желал.

— Вот здесь, — тыкает жирным пальцем в раскрывшуюся на его токене голограмму. Это второй дистрикт. Что ж, платит за это Пинк совсем не зря. — Предыдущий сотрудник куда-то пропал. Я из приличия ждал его почти месяц, подкидывая работенку тем, кто нуждался, но это не то, Пинк, не то. Этому месту нужен тот, кто знает, чем занимается.

Все присутствующие за серым от нестирающейся грязи столом знали, что Гарри будет хорошей кандидатурой. Обманутый на несколько сотен баксов он понимал, что ему бы и так предложили это место.

Что ж, таковы правила игры. Их нужно принимать, иначе можно стать тем самым “предыдущим сотрудником”.

— Сырье твое, — переходит на деловой тон Ларри. — Я лишь арендодатель.
— В курсе.
Мелкие водянистые глазки-бусинки, затерявшиеся в складках лица, довольно осматривают Гарри. Пинк готов поклястся, что ставка в его случае все равно не высока, но ему нет дела до чужих ожиданий. Законы этого бизнеса настолько же просты, насколько неумолимы. Правило в сущности только одно — или ты, или тебя.

— Эй, воскресишь отца на День мертвых? Я бы поболтал, — напоследок бросает Ларри, заходясь кашлем. На секунду Гарри показалось, что это жир булькает в его горле, и рвота Пинка чуть не добавила красочности местной забегаловке.
— Не помню, чтобы он просил, — Гарри уходит.

Что он скажет Дэнни? Что нашел ту самую работу, на которой не хотел бы видеть его отец? Что все предостережения и пожелания прошли, лишь скользнув по изувеченному семейными перепалками сознанию? Что он не может найти точек соприкосновения с Наташей и собственной сестрой?
Что, кажется, проебался?
Вряд ли отец хотел бы воскреснуть и снова начать разгребать дерьмо, от которого смерть его избавила. Дэнни Пинк не был плохим отцом, он был отвратительным, но таким, которого стыдно расстраивать даже после смерти.

“Пицца или хот-доги?”.
Гарри смотрит на сообщение, пришедшее на токен.
— Герда? Что за имя такое, — бурчит он под нос, поднимая полы протертой куртки. Что там она писала? На углу какой авеню она ждет? Пинк надеется, что смрад третьего выветрил эти блядские духи, оставив только привычный аромат отчаяния и безнадеги. С ним еда хотя бы не будет отдавать пошлостью.
И где она достала его номер?

Герда отвратительно готовит. Пинк смотрит на нее исподлобья, собирая морщины на лбу, взглядом, в котором с трудом отыщешь искреннюю привязанность, не говоря уж о любви. Его взгляд проходится по её фигуре, с которой девчонке очень повезло. Приятная окружность ягодиц, которая едва прикрывается его футболкой, почти нивелирует злость, которую Гарри испытывает каждый раз, как она берет его вещи.

Это, мать его, его любимая футболка. На ней до этого момента не было даже пятен пота.

Герда улыбается всегда так, будто правда счастлива проводить вечера в его квартире с видом на мусорные кучи, будто Пинк именно тот, кого она всегда ждала. Будто бы их пьяная встреча в баре значила чуть больше случайного секса, переросшего в жалкое подобие отношений.

Пинку же было по большому счету все равно. Его девчонка была в целом довольно симпатичной, стонала так, что заводила еще половину дома, и зачем-то говорила Гарри, что его ждет большое будущее. Наивная. Их ничего не ждет.

— На работу сегодня? — спрашивает она таким тоном, будто Гарри сейчас расправит плечи, облачится в какой-нибудь до тошноты правильный джемпер и отправится на работу в какой-нибудь вылизанный офисный центр, чмокнув Герду в щеку и пообещав постричь вечером газон.

— Да, — кивает Пинк, скребя пальцами по отросшей щетине. — Есть чем заняться.
Он говорит небрежно, будто не ждал эту поставку долбанных 3 месяца, будто не разбивал себе костяшки пальцев о стену от нервов. Терпение Ларри, сменившего свое свиное брюхо на нечто подтянутое и куда более темнокожее, иссякало.

— Вот и славно, — Пинк готов поклясться, что он снова чувствует этот удушливый запах её духов, которые он выкинул ровно с того момента, как она появилась на пороге его квартиры в третий раз.
Герда действительно чмонула его в макушку.

Второй дистрикт мечта тех, кто ошивается в третьем. Не голубая американская, но любая мечта на фоне смрадных запахов подворотен третьего отдает блеском надежды.

Втянув шею в приподнятый воротник старой куртки и дешевого дерматина, Гарри шел на “работу”. Он уже бывал у этого бара, рассматривал как тех, кто наркоту толкает, так и тех, кто без разбора втирает её в любую доступную слизистую. И это зрелище вызывало легкое отвращение.

По иронии сам Гарри не употреблял. По иронии и по злой шутке судьбы, в которой он почти в точности повторяет судьбу отца и совершенно этому не сопротивляется. разве что полицейский участок обходит стороной и даже не пытается задержать взгляд на девчонках из полицейского управления.

Пинку знакомы ощущения эйфории, безудержного смеха и понимания, что ты по меньшей мере бог. Знакомо и чувство, когда твои легкие выворачивает наружу, когда кости хотят прорвать тонкую кожу, когда тянет блевать от свежего воздуха. Гарри повезло, что в такой момент отец оказался рядом и довольно четко донес мысль, в которой наркотики не существуют как нечто прекрасное. Впрочем, лежащей в луже собственной блевотине Гарри и сам это понимал.

Приглушенную дверьми и коридорами музыку Пинк слышит чуть раньше, чем видит вход в это место. Днём оно выглядело как нечто блеклое, строгое, как и все вокруг, потонувшее в безвкусных граффити. Вряд ли он бы мог подумать, что именно здесь могут собираться те, кому бы столовое серебро по выходным от пыли протирать.

Ночью это место было приятнее. Пинк сплевывает на тротуар за пару метров от своей точки, убирая сигарету, прожегшую ему пару дырок в подкладе, в карман.

— Новенький? — интересуется тот, кому явно недолго осталось. В его глазах лопнувшие капилляры уже занимают больше места.
— Допустим, — кивает Гарри, не сильно желая общаться. Они тут все собрались не для того, чтобы лясы точить и знакомиться. “Клуб завтрак” обосновался в другом дистрикте.

Новый знакомый быстро исчезает из поля зрения, прошипев что-то напоследок. Гарри плевать. Он особенным дружелюбием и не славился никогда. Если ты работаешь под крылом Ларри, то друзья — это лишнее. Этой крыше сентиментальности интересны мало, хоть открыто любитель тел потемнее никогда не против того, чтобы его курьеры были знакомы между собой и в перерывах выпивали коктейли. У него вообще для них ровно два условия: приносить бабки и не умирать. И если с последним он ещё худо-бедно помогает, то вот первое полностью зависит от тебя.

Дверь клуба распахивается, выпуская наружу какофонию из громких звуков и ароматов дорогого парфюма, намешанного с синтетическими дымами и алкоголем. Гарри незаметно для себя вдыхает полной грудью, скалясь уголком губ. Клубы во втором, третьим или может даже первом могут отличаться наполнением, контингентом и дизайном, но запахами — почти никогда. Меняется лишь стоимость составляющих и их способность задержаться на твоей коже, если рискнешь оказаться внутри.

Местные клиенты почти так же разбираются в наркотиках как Гарри в женщинах. Им важно количество, в таком состоянии качество — уже что-то, о чем они пожалеют на следующий день.

У Пинка всегда есть четкая схема — он определяет состояние клиента довольно точно по движениям, по бегающим глазам, по едва скрываемому желанию опорожнить кишечник прямо здесь и сейчас. Тем, кто только пришел насладиться атмосферой и убить собственную оболочку, Гарри предлагает товар почище. Таких обмануть не так просто. Исключение составляют те, чей взгляд бегает по улице, мусорным бакам, грязному асфальту, но никогда не по Пинку напрямую. Новички всегда боятся первый раз.

Чуть позже начинают подваливать те, кому уже просто нужна доза. Любая. Лишь бы не останавливаться. Для таких что-то попроще, но за ту же цену. Главное в схеме Пинка — импровизация. Если бы все работало как часы, барыги бы не умирали на свалке.

В очередном выпавшем из клуба без труда узнается прайм. Они всегда смотрят на тебя так, будто ты им ничего не сделаешь.У них на любой случай есть запись эона и запасная оболочка, которая не будет похожа на тетя Маргарет, пролежавшую последние пару лет на дне бассейна. Им чужд страх смерти, вместо него по венам у них разливается вседозволенность.

Пинк просто ненавидит их за это. Они не знают, что такое смерть настолько, что им даже неизвестно само понятие жизни. Именно поэтому многих он видит в таких местах каждый вечер, ведь для них это единственный способ почувствовать течение жизни.

— Принимаю заказы в том числе, — отвечает Гарри, когда речь заходит о выборе. Уже чем-то внутри он чувствует, что тот, кто в наркотическом трипе уверенно чувствует себя на каблуках такой высоты, приятных впечатлений от продажи принесет ему вряд ли. Но бизнес есть бизнес. Вежливости праймов не учат, но Пинку от этого кудрявого нужны только деньги.

Триптокаин, что Пинк протягивает прайму не из лучших его запасов. Где-то в районе затылка чешется “не прокатит”. Буквально все нутро Гарри говорит о том, что этот прайм куда более хитровыебанный чем та небольшая выборка, что уже тусуется у него в клиентах. В основном он имеет дело с впечателиельными дурочками, но этот парень…

Гарри напрягается. когда тот хватает его за рукав. Деньги уже на его счету, что это наркоману ещё надо?
Ах, вот оно что…

“Псов ты бы в семейке своей поискал”, — проглатывает Пинк, смотря на кудрявого исподлобья. Ему нельзя терять это место, эту прибыль и, черт побери, Ларри в качестве работодателя. На те деньги, что он заработал сегодня, он сможет купить Герде то отвратительное боди, о котором она рассказывает уже вторую неделю, чтобы с радостью сорвать его с нее.

— В Эдеме не работаю, — бурчит Гарри, стараясь не выплюнуть это прайму прямо в лицо. Внутри него гнев уже подогрел кровь настолько, что она стучит тупым желанием разбить это идеальное лицо об асфальт и с удовольствием смотреть, как кудрявый запивает таблетки собственной желчью. Но Пинку приходится сдерживать свои порывы и напряженно ожидать того, что будет дальше.

Этот сукин сын прав. Любое неверное движение в его сторону, и от Пинка не останется даже приятных воспоминаний. Огонь в крови все еще требует выхода, не затихая ни на минуту.

Где-то за спиной те, что стоят на этой точке дольше, злобно усмехаются. Гарри не интересно. за сколько они продали свои задницы местным праймам, и за сколько ещё продадут. Он своей гордостью не торгует даже за призрачное обещание вечное жизни.

“Тебе ли не знать о дерьме, ведь ты из него состоишь”, — снова держит Пинк в себе, делая шаг назад, когда этот чертов сукин сын запихивает ему пакетик с наркотой в карман.

Похуй. Он продаст его ещё раз.

Но этот уебок, что упивается собственным превосходством, вонзил свои каблуки туда, куда не следует, и злость Пинка требует выхода.
— Книгу жалоб и предложений не захватил с собой, но учту, — бросает он в ответ, не стесняясь интонаций.

Сейчас Гарри вряд ли выглядит лучше, чем обиженный мальчишка, которому указали его место. Он это понимает и начинает злиться ещё сильнее, но прямо сейчас ему остается только проглотить все, что этот выскочка себе позволяет.

В конце концов, все праймы смелые, только если рядом охрана. Видел он парочку из тех, что прекрасно знают о запасных оболочках и эонов, и все равно боятся, когда рядом с ними оказывается психопат из третьего.

Смерть — это не страшно, но её ещё нужно заслужить. Боль — вот, что страшно. И тот, кто говорит, что время лечит, никогда не стоял рядом с привязанным к металлическому стулу телом с электродами в руках.
И хоть Пинк далек от издевательств настоящих настолько, насколько близок к словесному перекидыванию дерьмом, но сейчас ему кажется, что он бы с радостью купил билет на первый ряд на такое представление, если бы именно этот прайм был в качестве игрушки.

— Что? Не так себе представлял это место? — “коллеги” по работе гогочут, когда кудрявый отваливает дальше, вдоволь насытившись своей вседозволенностью. Кажется, каблуки — единственное, что вообще держит этого малохольного, но Гарри его не жаль. Ни капли.

— Ваш дружок? — интересуется в ответ Гарри так, что братва рядом напрягается. Пинк никогда не умел заводить друзей.

— Ты с ним аккуратней, — начинает с добрыми глазами. Таких Гарри опасается больше тех, что перебирают лезвие меж сухими пальцами. — Этот слишком большая шишка. Вон, — кивает в сторону, чуть дальше от клуба, где в темноте можно разглядеть припаркованную дорогущую Теслу. — Его тачка. Такая стоит как мы все вместе взятые.

— Дешево ж вы себя оцениваете, — скалится Гарри, собирая межбровную складку. Ему с трудом удается не говорить сквозь зубы. Он буквально видит всех, кто стоит рядом, отбросами, от которых будет нести даже в третьем.

Ты можешь быть сколько угодно барыгой, продажным копом или вором, но без достоинства ты шваль, с которой рядом поссать не встанут даже у свалки. И сейчас он не чувствовал себя розой среди навоза, вовсе нет, но буквально видел, как каждый из них с легкостью продается также, как наркота, что они прячут в карманах.

— Ха, смотри какой нежный.
— Эти еще с принципами, — высказыванию вторит смех, который Гарри оставляет без ответа. В конце концов, ему ещё несколько часов выслушивать, какому прайму какая тачка принадлежит, и как они бы в таких тачках имели всех баба третьего и второго. Правда только в том, что в этих тачках скорее поимеют их.

Венкой на виске все ещё пульсирует вопрос, сколько стоит Гарри, когда он решает, что ждать уже нечего у этой точки, кроме копов, у которых не выполнен план. Еще один замечательный талант — уходить вовремя.

Пинк направляется в сторону, где стоит та самая тесла. Так получилось, у него не было плана, но злость сама привела его к этой отвратительно дорогой машине, наверняка напичканной всеми возможными средствами безопасности. И гнев новой волной застилает глаза красной пеленой, от которой так просто не избавиться.

Перед Пинком этот самый прайм, смотрящий на него снисходительно с высоты своих бабских каблуков, вмазанный и с чуть мокрыми прядями (и Гарри в последнюю очередь хотел бы знать, из-за чего они мокрые, если только это не означало для того уебка какую-либо боль). В его словах неоспоримое превосходство, которым он упивается по праву рождения.

Он ничего не добился сам. Ему его понты купили родители. Мать наверняка сопли до первого секса вытирала.

Пинк словно в какой-то горячке поднимает камень с земли. Небольшой, но достаточно тяжелый. И острый, чтобы выцарапать о том, какой этот прайм ублюдок прямо на его тачке.

Паутина разбитых стекол расходится под ударами, которые яростно наносит Пинк. Пересечение сколов отдает синеватым свечением, явно предупреждающим о том, что одному богатенькому маменькому сынку уже все известно. Но Пинк не может остановиться, он продолжает вымещать свою ярость не привычным ему способом, а тем, за который он может оказаться в гостях у матери сильно раньше, чем планировал.

Несколько фигур, выросших прямо за его спиной, он замечает в самый последний момент.
— Сука-а-а-а, — протягивает он, оборачиваясь. Если этот прайм снова заведет свою шарманку про стоимость, Пинк точно не купит Герде то боди и с матерью придется видеться в какой-нибудь колонии неприятно чаще.
Тесла уже выглядит как та, что обойдется минутному помутнению Пинка очень дорого. Но в душе, удивительным образом, нет сожаления. Он не может без слишком серьезных последствий вмазать лицо этого смазливого прайма в стенку дома рядом, смешав его макияж с грязью, но сидеть и быть должным — из этого, в принципе, состоит его жизнь. Ничего нового.
Отец бы вряд ли гордился собственным сыном.